Немножко лирики… О прогулке, запомнившейся на всю жизнь…
На Чукотке я встречала не только чудиков, бросивших столичные насиженные места и подавшихся в холод и неуют… Я встречала там по-настоящему странных людей, которые все 10-15 лет своего пребывания в этом дивном краю жили с чемоданным настроением. До самого последнего дня у них было по две вилки, две ложки, две тарелки, надтреснутый заварник с отбитым носиком. Они спали на диване, подобранном на помойке, одежду меняли только по мере износа, разогревали кашу на подсолнечном масле. Странные люди не ездили в отпуск, не осыпали друзей подарками, надрывались на нескольких работах. Они приехали заработать на дом, на машину и больше их ничего не интересовало.
Я была просто поражена, когда встретила в Нагорном людей, которые за полтора десятка лет своей жизни в райцентре так и не побывали на птичьем базаре — за каких-то 15 км от поселка, день пути…
С того момента, как я узнала о птичьем базаре, я не давала им покоя.
— Вы с ума сошли — не побывать на птичке! Что же вспоминать будете на материке??!
…Я насела на странных, я пыталась разжечь в них азартное любопытство, и оно как по бикфордову шнуру побежало от моего сердца к их. Странных непросто было сдвинуть с мертвой точки, но огонек добежал до самого запала и… бабахнуло. Что-то в лесу сдохло – они РЕШИЛИСЬ!
И вот мы идем. Как описать эту дорогу, тропинку в сказочное царство-государство, где мы даже и не подданные, только гости?
Я вижу себя в этих распадках, словно с борта вертолета. Маленькая темная точка – муравей, ползущий по необъятному телу тундры — по всем ее вогнутостям и выпуклостям. Все вокруг величественно и самодостаточно.
Этой природе сотни, тысячи лет, и ты ей абсолютно не нужен – ни твоя агрономия, ни твоя мелиорация, ни твое садоводство-огородничество. Земля не тобой, а Самим Создателем щедро засеяна бусинками шикши, брусники и голубики. Не нужно вносить удобрения, не нужно поливать и пропалывать, копать и рыхлить – ничего не нужно. Единственное, что от тебя требуется, — не навреди. С остальным она справится — с ветром, с морозом, с пургами непроглядными.
Сказка, в которую мы направляемся, потому и остается загадочной и манящей, что никто из наших не приложил к ней руку.
Тропинка петляет между сопок, взлетает круто вверх, падает вниз и наконец выводит к морю. Здесь, на скалах, в своих многоэтажках веселой и дружной колонией живут топорки, бакланы и чайки. Они незлобно и даже как-то задорно покрикивают друг на друга, а на странных пришельцев, кажется, совсем не обращают внимания. Мы здесь инородные тела. Здравствуйте, подружки, дети свободы!
Чайки кружатся над водой, пикируют вниз за рыбешкой, широко разбрасывая над волнами свои белые крылья…
Мне хочется рассмотреть этих птиц поближе, потрогать пушистых птенцов, толкающихся между осколков скорлупы… Но я не могу сделать и шага на чужую территорию. Вломиться в их жизнь, дотронуться до сокровенного…
…Один из странных лезет вверх. Быстро и ловко хватаясь за уступы, переставляет ноги, перехватывает пальцами выпуклости. Его воодушевляет совсем не яичница, а сама мысль о том, что до сказки можно дотронуться рукой. Ощутить ее тепло, сжать в кулаке и унести с собой.
Но тут происходит то, что и должно произойти. Птицы бросают свои личные дела и всем миром уcтремляются на общего врага. Они орут, как резанные, хлопают крыльями, они готовы выклевать эти алчные глаза и расцарапать эту голову, выплодившую дурацкую мысль о приватизации кусочка чужой земли, куда мы вторглись безо всякого разрешения.
Странный вбирает голову в плечи, отмахивается курткой, он по-настоящему сдрейфил…
Я ловлю себя на том, что смотрю на него с ехидством…
В этом прозрачном воздухе с соленым привкусом моря я чувствую себя свободной и раскрепощенной. Могу, наконец, расправиться крылья и подняться над всем, что приземляет.
…Странный падает и накрывает голову руками. Яйцо выкатывается из его ладоней и разбивается о прибрежные камни. Кому-то из моих подружек уже не родиться… Но мы оставляем его наедине с его совестью. Лежачих не клюем.
Море тяжело вздыхает и приводит его в чувство холодными брызгами.
Я иду по берегу, рассматривая драгоценные камушки и дивные ракушки, которые волны облизывают, словно кошка котят, яркие перья (их обронили на гальку мои подружки), скрученные фиги плавника… Все это часть сказки, которую распахнула передо мной Чукотка. Мне ничего не хочется брать с собой, никаких сувениров. Эти камешки красивы только тогда, когда их омывают волны. В моих ладонях все блекнет — обыкновенная галька и обточенные приливом-отливом осколки заморских бутылок.
Я понимаю, почему чукчи так не любят показывать пришлым людям заветные места своей земли, почему их душа так противится даже сбору экспонатов для музея. Растащат сказку. Останется просто нечто с порядковым номером, скорлупа от разбитого яйца, из которого вытекла жизнь и уже никогда не возвратится…
Странные люди везут на материк рога и шкуры. Глядя на эти трофеи, другие — не побывавшие — должны им завидовать. Больше завидовать нечему, ведь после денежной реформы и девальвации они потеряют все. Все 10-15 лет своей чемоданной жизни. Надтреснутое яйцо, из которого вытекла жизнь.
А я… Маленький муравей, который все еще ползет по тропинке, петляющей между сопками. Распадок — подъем, спуск… Километр за километром я продвигаюсь по сказке, которой нет конца. Как нет конца тундре, разлогое тело которой никогда не постареет. Оно упруго и свежо, как на заре туманной юности. На заре человечества.
П.С. Фото не мое, — с Инета.
Случай № 57 здесь.